Началось еще с Перекрестка. В итоге Пенсакола пошла служить к русским, и тамошняя мафия убила ее парня. Она обиделась, снесла весь тот городок — и ушла в море мстить.
— И что?
— Мы нашли журналиста-бессеребреника с чистейшей репутацией. Про которого любая собака знала, что уж он-то не продается. Аккуратно слили ему информацию. Он завелся и раскопал остальное: инцидент произошел так быстро, что КГБ не успело замести все следы. Журналист нашел и живых свидетелей, и даже кое-какие фотографии. Выпустил книгу. Мы немного подогрели обсуждение, раскачали общественное мнение. Чтобы снизить образ такой уж дружбы и любви между русскими и туманниками. А какая-то сука в Кремле… Может, на Гавайях… А может, в Кремле придумали, а на Гавайях обсчитали. В общем, они не стали глушить нашу пропаганду, а тоже подогрели ее.
— И что?
— У русских есть пословица: «Пошли дурака богу молиться — лоб расшибет». Я бы прибавил: и богу тоже расшибет. Когда до большинства русских дошло, что всего этого громадного дерьма просто могло не быть — уголовников начали убивать. Под тем лозунгом, что ворья в Кремле достаточно. Нечего терпеть еще и этих.
— Правильно. На это и был расчет. Общественное расслоение получило четкое выражение в действиях. Дальше нам следует…
— Погодите с «дальше». Сегодня там за татуировки бьют на улицах. За уголовный жаргон стреляют на месте. За уличный разбой линчуют. Рецидивисты вешаются на собственных шнурках еще в камере предварительного заключения, оставляя трогательные покаянные письма. Русский tzar судорожно вспоминает, что самодержавие, конечно, имеет место быть — да только каждый второй его предшественник застрелен печенегами на отдыхе, ослеплен сыновьями, умучен от злых татаровей, погиб от удара табакеркой в висок, задушен офицерским шарфом, взорван бомбистами, наконец, расстрелян в подвале. Так сказать, в благодарность за хорошее правление Империей.
— Трон зашатался — разве не это цель операции?
— Погодите, Фиори, я еще не все карты выложил на стол. Век назад руссские так замечательно наруководили своей страной, что неимоверное количество народу там отсидело в лагерях. И уголовная культура среди русских крайне популярна. Была.
— А теперь?
— Вот была такая джаз-бэнд «vorovaiky». Пели о блатной романтике.
— Это как наши нигга-браза?
— Ну да. Так вот, вагон с ними остановили на перегоне. И сожгли. Вместе со всеми пассажирами, никому сбежать не дали. Дескать, грех на душу, зато с гарантией не уйдет никто. Восемьдесят человек.
— Сэр. Вместимость плацкартного вагона — пятьдесят четыре места. Да и вряд ли джаз-бенд ехала со всеми, а не в собственном вагоне. Так что, скорее всего, это страшилка, придуманная теми же, кто подхватил нашу игру.
— Соглашусь. Но в результате все эти «голуби» теперь летят над нашей зоной! Обивают пороги наших посольств и консульств. Дескать, спасите угнетенных людей искусства. Но на кой хер нам белые «нигга-браза»? Нам что, «Лос зетас» мало, «Черных пантер» или «Мара сальватруча»?
— М-да. Неожиданно.
— А теперь давайте, скажите мне, как в голливудском кино. Что ситуация под контролем.
— Сэр. Давайте отложим этот разговор хотя бы до Ленгли. У меня нет данных, чтобы возразить обснованно. На нас же никто не давит. Слава Господу Вседержителю, мы не в Голливуде, сэр, а всего лишь в Сиэтле.
* * *
Сиэтл удивил с проходной. Здесь вокруг Базы была, конечно, стена. Но не такая высокая, не такая хмурая. И совершенно точно нацеленная на оборону Базы — а не как во Владивостоке, на предотвращение самоволок.
И дежурный по КПП — вместо чтобы собрать группу для выхода в город, назначить флагмана, заинструктировать до потери пульса — просто раскрыл журнал пропуска и вписал ее имя.
— Вы в Сиэтле первый раз?
— Так точно.
— Согласно приказу девять-два-дробь-шесть-ноль-два, первый выход в сопровождении местного жителя. Во избежание неловких ситуаций и проблем из-за культурных различий. За стеклом волонтеры, любой будет рад вам помочь.
Девушка поглядела через окно в соседний зал. Так это не встречающие? Множество симпатичных, чистеньких мальчиков — все такие румяные, такие горящие энтузиазмом…. Такие одинаковые.
К счастью, кроме детишек, в зале о чем-то спорили двое мужчин — Рослый и Толстый. Оба в официальных костюмах, сшитых точно по фигуре. Оба в начищенных до блеска туфлях; сине-бело-красные галстуки, наверное, тоже что-то значили. Да без разницы, лишь бы не щеняче-радостный пацан, с которым непонятно, как и о чем говорить…
— Вон тот господин справа. Который повыше.
Охранник базы козырнул, четко повернулся и через мгновение уже взял Рослого за рукав.
* * *
— Отпустите мой рукав. Что вам нужно?
— Сэр. Вам оказана честь. Гостья нашего города выбрала вас для сопровождения.
— Но я не могу!
— Сэр. Этим гостям Сиэтл не говорит «нет».
— Я знаю, кто она. Возможно, Вы не заметили — я сам пришел в этом же конвое. Но я же ЦРУ-шник из Ленгли. Ей по возвращению домой придется написать кучу рапортов. Просто потому, что она встречалась тут со мной и о чем-то разговаривала.
Охранник — пожилой плотный негр — оглянулся на холл, где дисциплинированно ждала девочка в синей флотской форме с золотым кантом, с витой серебрянной гривной на детской шее, с розовыми почему-то волосами, и с большой красной цифрой «восемь» над левым нагрудным карманом, где обычно помещается нашивка с именем. Убедившись, что стекло закрыто, и девочка его не услышит, негр улыбнулся:
— Отлично, сэр. Если вы ЦРУ-шник, да еще и только что из России — значит, сможете объясниться без переводчика. Сэр. Шестнадцатилетней девочке, приведшей сюда конвой и через два дня уходящей с конвоем же обратно, до рапортов надо еще дожить. Поверьте, наплевать ей как на ЦРУ с Вашингтоном, так и на КГБ с Москвой.
Негр отпустил рукав, преувеличенно-вежливо вытянулся и щелкнул каблуками.
— Кстати, нам тоже. Сиэтл не говорит «нет»! Сэр.
— Ну, если так…
Охранник просиял:
— Я знал, что вы человек, хоть и ЦРУшник. Сэр, вот вам сумка с едой для канмусу и водой. Вы сопровождающий номер восемь. Вот ее карточка, показывайте везде, где возникнут вопросы. Надеюсь, вы сумеете оставить девушке приятное впечатление о Jet-city. Как вас отрекомендовать?
— Я сам назовусь. Фиори, ждите меня у машины. Отпустите водителя.
Охранник и Рослый вошли в холл и подошли к ожидающей Восьмой.
— Бонд, — сказал Рослый и внимательно посмотрел на нее, ожидая то ли слов, то ли какого-то действия. Так и не дождавшись, пояснил:
— Джеймс Бонд.
Восьмая опять не отреагировала.
— Мэм, у меня в самом деле такая фамилия.
— Очень приятно, — равнодушно-вежливым тоном отозвалась девочка. — Примите мою благодарность за то, что согласились проводить меня.